— Савва! Савв… Послушай, мы с Ромкой уходим, ты как выспишься, ключи у Люськи в сорок восьмой оставь, хорошо?

— Как уходим? — вскакиваю. Ромка стоит в пороге, уже в куртке, шапке. Ника тоже натягивает пуховик. Ну и задрых же я с дороги! Не слышал ни как они завтракали, ни как одевались. — Я вас отвезу.

— Не надо! Я такси вызвала, уже ждет.

Значит, все-таки испугал? Передавил, значит… Раз она решила сбежать? Подхожу к окну, отдергиваю шторку. И правда, стоит у подъезда какая-то раздолбайка.

— Это за вами машинка? Тариф «дискомфорт плюс»?

— Какая приехала! — запальчиво отвечает Ника.

— Отменяй. Я же сказал — отвезу. Только умоюсь.

— Да, ма… Отменяй. У дяди Саввы машина лучше.

Скрещиваем взгляды. Ну, девочка, гляди — не гляди, а меня ты не пересмотришь.

— Не хотела доставлять тебе неудобства, — морщит нос Ника. На языке вертится — «Тогда надо было позволить тебя как следует отлюбить. Уж если что и доставляет мне неудобства, так это стояк». Но вслух я лишь в который раз замечаю:

— Никаких проблем. Я же сказал, что с радостью помогу. Дай мне минуту.

— В ящике есть новая зубная щетка, — кричит мне в спину.

Я быстро умываюсь, Ника отменяет заказ. Вместе дружно выходим из дома. Вот бы так всегда!

— Автокресла нет, но я куплю.

— Савва, — вздыхает Ника, — это совершенно лишнее. Ты же не собираешься всю жизнь заниматься нашим извозом.

— Именно это я и собираюсь делать.

Она бьется головой о стойку двери. Я улыбаюсь.

По дороге в школу по большей части молчим. Лишь на подъезде Ника обращается к Ромке:

— Если будут опять задирать, не вздумай драться.

— А что мне делать? Пусть они и дальше гадости говорят?

— Конфликты нужно решать мирно.

— А их никто не хочет решать! Они меня специально изводят. Ненавижу я эту школу!

— Рома!

— Ненавижу! Если это опять начнется, я просто разбегусь на все четыре стороны, так и знай.

Глава 5

Разбежится он! Смеюсь. Треплю Ромку по макушке. Хотя впору плакать.

— Выше нос. Мы что-нибудь придумаем, слышишь? Я тебе обещаю.

Судя по лицу, сынок мне не очень верит. Оно и неудивительно. Как-то плохо у меня получается его защищать в одиночку. Я только и могу, что снова и снова повторять — не лезь в драку, им надоест, и так далее. Но маленьким чудовищам не надоедает. Они как учуявшие мясо шакалята, не остановятся, пока жертва жива. Иногда, прости господи, мне и самой хочется их побить.

— Ты к нам еще приедешь, дядь Савв?

Савва стоит, подперев бок машины задом, руки скрещены на груди, и внимательно наблюдает за нашим прощанием. Машина у него большая, красивая, ему под стать. В каком-нибудь седане Савву с его габаритами представить сложно.

— А я никуда не уезжаю.

Ромка оживляется. Даже улыбается криво, перед тем как влиться в плотный поток спешащих в школу товарищей по несчастью.

— У него проблемы? — интересуется Савва, открывает мне дверь.

— Не с учебой.

Я сажусь, тянусь к ремню, чтобы пристегнуться.

— А с чем тогда?

— С одноклассниками. Из-за истории с Анатолием. — Я отвожу взгляд, Савва захлопывает за мной дверь и, обойдя машину, садится на водительское сиденье. Вена у него на виске вздулась и яростно пульсирует. Похоже, он очень зол. Не зная, как его успокоить, молча гляжу прямо перед собой. Погода отвратительная, даже как для зимы в наших краях. В окно колотит дождь со снегом. Меня охватывает чувство глухого бессилия, такого же беспросветного, как серая хмарь за окном.

— И что ты думаешь делать?

— Не знаю! Все, что могла, я уже сделала. Поговорила с учительницей и с директором, но толку от этого нет. Поехали, Савва. Не хочу опоздать, а дорога такая, что где-нибудь наверняка встанем в пробке.

— Я и забыл, что здесь даже в декабре слякотно. То ли дело у нас. Красота. Поедем со мной, — говорит, будто вскользь, перестраиваясь в правый ряд. Я даже не уверена, что мне не послышалось. В конце концов, на светофоре шумно — машины сигналят, надрывается светофор, еще и дворники скребут по стеклу.

— Что? — мой голос больше походит на писк.

— Я тут даже ради вас не смогу остаться. Нечего мне здесь делать. А там работа, дом. Настоящий, в лесу…

Сглатываю.

— Ты очень… кхм… стремительный.

— Ну а чего теряться? — Савва улыбается. Смотрит на меня пристально. И коварно молчит, подчеркивая тем самым, что он предложил, но решать только мне. А я не хочу! Мне так хорошо, так мирно в кои-то веки. В окно молотит дождь, расползаются пятна фонарей, тихонько играет радио… А наши ладони лежат на коробке передач так близко, что мизинцы почти касаются, и это, наверное, самое острое, самое пробирающее переживание за всю мою жизнь. Мне еще ничего так сильно не хотелось, как… Савва чуть ведет кистью, наши пальцы переплетаются. О, да. Вот так. Так хотелось. Дрожу как осиновый лист.

— А куда мы вообще едем?

— К заказчику.

— И часто ты работаешь на дому?

— Не очень, но бывает и так. — Морщусь.

— Не похоже, что тебе это по душе.

— Мы не всегда делаем то, что нравится.

— Почему? — кажется, он искренне удивляется. И в этом весь Савва — сам себе на уме, свободный, ни к чему и ни к кому не привязанный. Вольный ветер.

— Потому что!

— Это не ответ. Зачем делать то, что не приносит тебе удовольствия?

— Конкретно в моем случае? Затем, что это приносит деньги.

— Давай я тебе дам денег, и мы поедем домой? — Савва хищно оскаливается.

— Ты меня хочешь купить? — не верю своим ушам. — Как шлюху?

— Нет, — он закатывает глаза, — я просто не хочу, чтобы ты занималась тем, что тебе не по душе. Вот и все.

Я висну. Вот умеет же он сказать так, чтобы до костей пробрало! Кто в последний раз вообще интересовался, чего хочу я?! Ну, кто? Нет таких. Вся моя жизнь была подчинена Анатолию! Что бы я ни делала, мне нужно было оглядываться то на его высокопреподобие, то на его родителей, то на его начальство и приход… Каждый раз считаться с мнением абсолютно чужих мне людей. Сверять с ними каждый свой поступок. Каждую мысль… Стремиться к благочестию. И я старалась, о, как я старалась! Еще немного, и замироточила бы в погоне за идеалом, отказывая себе во всем! Даже в самых невинных радостях вроде чашки кофе и куска грошового пирога. А Толик не то что ни в чем себе не отказывал, он потакал всем своим самым извращенным желаниям. Как я могла этого не понимать? Почему была такой слепой дурой?! Могла ли я сделать хоть что-то, чтобы это предотвратить? Закрываю глаза и делаю глубокий, судорожный вдох.

— Я уже пообещала. Так что нет никакого смысла это обсуждать. Сюда сверни. Вот здесь, похоже.

— Нехилый такой домина. Это ж кто тут живет? Олигарх какой?

— Прокурор. Вел дело Анатолия, — пыхчу я, вынимая мольберт из багажника.

— Сразу видно. Честный человек, — усмехается Савва.

— Т-ш-ш! Ты совсем, что ли? Тише!

— Это он тебе будет позировать? В погонах со звездами?

— Нет. Его жена. Ну, все. Поезжай.

— Когда за тобой вернуться?

— Шутишь? Опять через весь город тащиться?

— Когда?

То, что спорить бесполезно, понимаю по глазам. Я это упрямство в глазах Ромки с рождения вижу и очень хорошо понимаю, что оно означает.

— К одиннадцати тридцати, — вздыхаю, крепче перехватываю свое барахло и, пригнувшись, бреду к высоким воротам. Дверь открывается, прохожу вглубь двора. Моим глазам открывается помпезный особняк. Яркий пример того, что никакие деньги не могут компенсировать людям отсутствие вкуса. Поднимаюсь по ступенькам, стучусь. Любоваться в саду абсолютно нечем. Тем более в такую погоду.

— Ника! А я вас уже заждался.

Руки у меня заняты, на часы не посмотришь. Да только я и без всяких часов уверена, что приехала вовремя. Вот почему мне кажется довольно странным замечание Шувакова. Собственно, как и его присутствие. Рабочий день вроде, а он дома.